Сергей Трахименок - Детектив на исходе века [ Российский триллер. Игры капризной дамы]
И тянулась эта полоса веселья до тридцати лет. А в тридцать он в очередной раз избил свою жену, а когда соседи его утихомирить хотели, за ружье схватился. И то, и другое отрыгнулось ему пятью годами лишения свободы, и убыл он из родной деревни на казенные харчи…
Как сейчас помнит Тропин покойницу-мать и младшего брата Савелия, провожавших его в Барабинск на этап.
«Ты уж там, Феденька, не фулюгань, — говорила, причитая, мать, стоя перед окном вагонзака, — начальство слушайся… Може, освободишься раньше… начальство оно все может».
«Ерунда, — думал тогда Тропин, — везде люди живут».
Но не зря в зоне говорят: «Живет кошка, живет собака». Житье в колонии у Тропина было неважное. «Послужной его список» ограничен одной двести шестой, поддержки с воли нет. Короче, тяжко ему приходилось, и под нарами он спал, и в зубы получал, и норму за других делал… Но надо отдать ему должное, до конца не опустился: окурки с пола не поднимал и по помойкам за объедками не бегал.
Через три года перевели на стройки народного хозяйства, «на химию», как говорили в колонии. Там после зоны, конечно, полегче было, свободы больше, а главное — повезло ему, если это везением назвать можно.
В первый же день в спецкомендатуре попал он, как кур в ощип, в драку между тремя осужденными. Для тех троих все кончилось благополучно, а Тропину табуреткой по голове досталось. Пока дежурный наряд прибежал к месту схватки, там никого уже не было, а Тропин на койке лежал с перетянутой полотенцем головой.
На следующий день приехал следователь и начал искать виновных. А что их искать, спроси у Тропина, он знает, что его по голове стукнул Коля-сварщик, срок за хулиганство здесь же отбывающий.
И следователь, разумеется, спросил, и не раз. Но Тропин — тертый мужик — следователю сказал, что поскользнулся на арбузной корке и голову о койку разбил. Следователь, конечно, не поверил и давай других допрашивать, а потом снова за Тропина взялся. Но Тропин на своем стоит: «Об койку ударился». Побился следователь, побился, да и прекратил дело. Тогда-то Тропин понял, что следователи не все могут, не все знают.
Выждал Тропин время, когда все улеглось, и давай Колю-сварщика шантажировать. Благо, опыт был, на самом в зоне «катались». Коля-сварщик хоть и судим за хулиганство, а трус оказался, да и в колонию возвращаться не хотел. Поэтому все прихоти Тропина исполнял и даже половину колымных денег от сварочных работ отдавал. Тут-то Тропин себя «человеком» и почувствовал: уже не на нем катались, а он ездил на других.
После отбытия срока вернулся он в деревню и здесь обратил внимание, что стали на него люди по-другому смотреть. Как же — сидел человек. И Тропин возгордился — ведь там побывал, «куда со свиным рылом не пускают». И не только побывал, но и вернулся еще наглее и увереннее в себе.
— Да, — говорили в деревне, — кому тюрьма, а кому мать родна…
И сам Тропин на людях повторял эту поговорку, но в душе боялся вернуться на «родную материнскую стежку»: буйствовал меньше и с оглядкой, пить стал больше и, в конце концов, спился.
Однако всегда, даже в пьяном угаре он со страхом вспоминал огороженное высоким забором пространство колонии, вышки, черноволосых часовых с автоматами, лай собак за забором, зуботычины собратьев по «министерской командировке» и понимал, если когда-нибудь ему придется снова попасть туда, он уже не выдержит…
Но если такое случится, то Тропин так просто не сдастся, потому что не дурак Тропин, правильно сказал тот, в кепке, — не дурак.
— Сидишь? — спросил Корж Тропина, входя в коридор. — Сейчас мы с тобой займемся. — Он двинулся в кабинет управляющего, а в коридор вошел Глинков и демонстративно сел рядом с Тропиным на лавку.
— Как у тебя? — поинтересовался Корж у Кроева.
— Все по-прежнему.
— А у нас кое-что есть. К пожару, правда, это не относится, но есть о чем завтра поговорить с Тропиным и Ивахиной.
— Почему завтра? — переспросил Кроев. — Ковать железо нужно…
— Не отходя от кассы, — ответил Корж. — Пусть Тропин окончательно дозреет. Глинков, приглашай свидетеля.
Глинков привел Тропина.
— Ну как? — спросил его Корж. — Есть не хочешь?
Тропин сделал вид, что не расслышал вопрос.
— Ну, если ты не хочешь, то мы хотим. Тут новые обстоятельства выяснились по пожару. Надо бы с тобой по ним побеседовать, да в столовую в «Приозерный» опоздаем, а без ужина остаться не дело. Так что мы с тобой до завтра расстанемся. Ты это время даром не теряй. Подумай хорошенько, может, что вспомнишь, чтобы завтра не мы тебе все, как было, изложили, а ты нам. Ясно?
— Ясно, — ответил Тропин.
— Ну тогда отдыхай…
На центральную усадьбу ехали тем же способом: Корж сзади Глинкова, Кроев — в коляске. Солнце уже опустилось за горизонт, подмораживало, и даже укрытый брезентом Кроев моментально продрог.
— Василий, послушай, — заорал Корж Глинкову, один конец, жми быстрее, может, выживем. И когда только участковым машины давать будут с мигалкой.
Корж еще что-то говорил, а мотор уже взревел, мотоцикл понесся по дороге, подпрыгивая на кочках и разбрызгивая грязь покрытых ледком луж.
Спустя минут пятнадцать желтый мотоцикл рискованно влетел в раскрытые ворота дома Глинкова и остановился как вкопанный, заставив Коржа ткнуться носом в спину водителя. А водитель тоном хозяина заорал:
— Марш в хату, там тепло.
Корж и Кроев не стали возражать и через минуту уже знакомились с женой Глинкова Варей.
Варя, по русскому обычаю, тут же стала накрывать на стол, причитая, что Вася не предупредил ее и они не готовы принять гостей как «следует».
Пришел Глинков и, заглянув в детскую, отдал сыну-первокласснику распоряжение не высовываться и не мешать дядям, стал помогать хозяйке, приговаривая:
— Поспешай, поспешай, люди перемерзли, как бы не заболели, надо что-нибудь для сугрева.
Варя намек поняла, и на столе среди соленых огурцов, маринованных грибов, брусники, дымящейся толченой картошки и котлет появилась колбочка с прозрачной жидкостью.
— Чистый, — сказал Глинков, — питьевой. Теперь такой не делают. А я храню для лечебных целей. Надо прогреться, а то завтра свалитесь, такие поездки даром не проходят.
— Ах, Вася, Вася, — ответил ему Корж, — втянешь ты нас в историю. Ну да ладно, все лучше, чем воспаление легких.
Глинков аккуратно разлил спирт по стаканам. В каждом получилось чуть более половины. Попросив хозяйку подать воды, сказал: «Не прими, Господи, за пьянку» — медленно выпил содержимое стакана, запил водой и облегченно захрустел огурцом.
Корж свой стакан выпил махом, так же махом плеснул в рот воды и стал есть с аппетитом проголодавшегося человека.
Кроев же колебался: ему никогда не приходилось пить чистый спирт. Глинков, заметив это, предложил спирт разбавить, добавив при этом, что лечебный эффект от этого будет меньше.
— Да черт с ним с эффектом, лишь бы желудок не сжечь.
— Желудок — это серьезно, — произнес Корж, разрывая вилкой котлету и подмигивая Глинкову. Но Глинков, как настоящий хозяин, не стал смеяться над нерешительностью гостя. Он молча долил в стакан воды и подал его Кроеву.
Кроев, стараясь не жмуриться, выпил до дна и закусил протянутым Глинковым огурцом.
Мгновенно горячая волна разлилась по телу, и Кроеву стало жарко до кончиков пальцев. Но, странное дело, зверского аппетита, как у Коржа, он не почувствовал и только под напором хозяев съел одну котлету.
— Ешь еще, — сказал ему Корж, — а то опьянеешь, придется тебя в гостиницу тащить.
— А не надо никого тащить, — вмешался слегка захмелевший Глинков, — ночуйте у нас, места много.
— Нет, — ответил Корж, — мы в гостинице. — Он кивнул Кроеву, мол, собирайся, и встал из-за стола.
Глинков провожал гостей до калитки и все тараторил, что завтра заедет за ними на машине, что с заведующей гостиницей он договорился, что она их устроит по первому классу, и вообще вел себя не так степенно, как раньше.
В гостиницу шли по ярко освещенной центральной улице, и это немного смущало Коржа, потому что Кроева развезло: он качался и все время болтал без умолку.
«Да-а, — думал Корж, оглядываясь по сторонам, как преступник, — увидят следователя в таком виде, доложат Клягину (это у них не заржавеет), долго потом отмываться придется».
— Саша, — сказал Корж своему спутнику, — держись, не раскисай, придем в гостиницу, там расслабишься.
— А-й-а-а и не… и не раскисаю, — промычал Саша, — я трезв, как стеклышко…
Подошли к гостинице. Она представляла собой сборный домик на два хозяина. В одной половине жила знакомая Кроеву Галина с сыном дошкольником. Вторая, состоящая из двух комнат, предназначалась для приезжих. Печь топилась со стороны хозяйки, а вход был отдельный.
